– Да, благодарю; но как бы я ни был богат, господин Фуке… – начал король.

– Что такое, ваше величество? – спросил Фуке.

– Я предвижу момент, когда у меня недостанет денег.

– У вас, государь?

– Да, у меня.

– Когда же?

– Например – завтра.

– Может быть, ваше величество, вы окажете мне честь и объясните, в чем дело?

– Мой брат женится на английской принцессе.

– Так что же, ваше величество?

– И я должен принять молодую принцессу, как подобает встретить внучку Генриха Четвертого.

– Это вполне справедливо, ваше величество.

– Итак, мне понадобится много денег.

– Без сомнения.

– Завтра же мне нужно…

Людовик остановился. Он собирался спросить как раз ту сумму, в которой некогда должен был отказать Карлу II.

Король повернулся к Кольберу, чтобы тот нанес удар.

– Завтра же мне нужно… – повторил он, глядя на Кольбера.

– Миллион, – вдруг выкрикнул тот в восторге, что может отомстить.

Фуке стоял по-прежнему спиной к Кольберу, желая слушать только короля, и король повторил, вернее, прошептал:

– Миллион.

– О государь! – пренебрежительно ответил Фуке. – Один миллион! Что ваше величество сделает на один миллион!

– Однако мне кажется… – начал Людовик.

– Такая сумма тратится на свадьбах мелких немецких князей.

– Господин Фуке!

– Вашему величеству нужно по крайней мере два миллиона. Я буду иметь честь прислать сегодня вечером вашему величеству миллион шестьсот тысяч ливров.

– Как? – произнес король. – Миллион шестьсот тысяч ливров?

– Позвольте, государь, – ответил Фуке, даже не оборачиваясь к Кольберу, – я знаю: не хватает четырехсот тысяч ливров. Но вот у этого господина из управления финансами (и он через плечо указал большим пальцем на сильно побледневшего Кольбера) лежат в кассе девятьсот тысяч ливров, принадлежащих мне.

Король обернулся и посмотрел на Кольбера.

– Но… – заговорил было тот.

– Этот господин, – продолжал Фуке, не называя даже Кольбера по имени, – неделю тому назад получил миллион шестьсот тысяч ливров. Триста тысяч он заплатил страже, семьдесят пять – отдал госпиталям, двадцать пять – швейцарцам, двести – уплатил за съестные припасы, девяносто тысяч – за оружие, десять – на разные мелочи. Значит, я не ошибаюсь, считая, что там осталось девятьсот тысяч.

И, слегка повернувшись к Кольберу, как высокомерный начальник к подчиненному, он сказал:

– Позаботьтесь, сударь, чтобы сегодня вечером эти девятьсот тысяч были вручены золотом его величеству.

– Но, – заметил король, – ведь это составит два миллиона пятьсот тысяч ливров!

– Государь, лишние пятьсот тысяч послужат карманными деньгами его высочеству. Вы слышите, господин Кольбер? Сегодня же вечером, до восьми часов…

И, отвесив почтительный поклон королю, суперинтендант финансов попятился к двери, не удостоив взглядом завистника, которого он оставил в самом глупом положении.

В припадке злобы Кольбер разорвал свои фламандские кружева и до крови искусал губы.

Не успел еще Фуке дойти до двери, как слуга, проскользнув мимо него, возвестил:

– Курьер из Бретани к его величеству.

– Д’Эрбле был прав, – прошептал Фуке, вынув часы, – без пяти два. Следовало торопиться.

XXVIII. Д’Артаньян получает патент на должность капитана

Читатель уже понял, о каком гонце из Бретани доложил лакей. Гонца легко было узнать.

Д’Артаньян, запыленный, с раскрасневшимся лицом, влажными от пота волосами и онемевшими от усталости ногами, с трудом поднимался по ступенькам, звеня окровавленными шпорами.

На пороге он столкнулся с Фуке. Министр поклонился и улыбнулся человеку, который, приехав на час раньше, мог оказаться причиной его разорения или смерти.

Д’Артаньян вспомнил о приветливом приеме, оказанном ему этим человеком, и тоже поклонился ему, но больше из расположения и сострадания, чем из уважения. У него на языке вертелось слово, которое столько раз повторяли герцогу де Гизу: «Бегите!» Однако, произнеся это слово, он изменил бы своему долгу; а сделав это у входа в кабинет короля, при лакее, он погубил бы себя, не успев спасти другого.

Итак, Д’Артаньян лишь молча поклонился Фуке и прошел к королю.

В это мгновение Людовик колебался между изумлением, вызванным последними словами Фуке, и удовольствием при виде возвратившегося д’Артаньяна.

Не будучи придворным, д’Артаньян, однако, обладал наблюдательностью настоящего придворного. Войдя, он прочел на лице Кольбера, что его унизили и что ярость терзает его.

Он даже уловил слова короля, обращенные к интенданту:

– А, господин Кольбер, значит, у вас в управлении девятьсот тысяч ливров?

Кольбер только молча поклонился; он задыхался.

Вся эта сцена сразу запечатлелась в мозгу д’Артаньяна.

Точно желая подчеркнуть разницу в обращении, Людовик XIV ласково поздоровался с д’Артаньяном. Затем тотчас отпустил Кольбера.

Тот, весь бледный, пошатываясь, вышел из королевского кабинета.

Д’Артаньян закрутил усы.

– Мне приятно встретить одного из моих слуг в таком виде, – сказал король, любуясь воинственной физиономией д’Артаньяна, его измятым запыленным платьем.

– Действительно, ваше величество, – поклонился мушкетер, – я считал мое присутствие в Лувре столь необходимым, что решился явиться в таком виде перед государем.

– Значит, вы привезли мне важные вести? – с улыбкой спросил король.

– Скажу все в двух словах. Бель-Иль укреплен превосходно. Двойные стены, цитадель, два форта; в гавани три капера, береговые батареи ждут только пушек.

– Я все это знаю, – медленно проговорил король.

– Как, ваше величество уже знает?! – с изумлением произнес мушкетер.

– План этих укреплений у меня.

– У вашего величества план?

– Вот он.

– Да, ваше величество, именно этот план. Я видел на месте точно такой же.

Лицо д’Артаньяна омрачилось.

– Понимаю, ваше величество, вы не доверились мне одному и послали еще кого-то, – с упреком сказал он.

– Не все ли равно, как я узнал? – возразил король.

– Возможно, – ответил мушкетер, не пытаясь скрыть свое неудовольствие. – Но позволю себе сказать вашему величеству, что не стоило так торопить меня, заставляя двадцать раз рисковать своими костями, чтобы встретить по возвращении таким известием. Ваше величество, когда людям не доверяют или считают их неспособными, им не дают подобных поручений.

И д’Артаньян по-военному звякнул шпорами, стряхивая на пол окровавленную пыль.

Король смотрел на него, втайне радуясь своей первой победе.

– Господин д’Артаньян, – добавил он через секунду, – я не только знаю, что делается в Бель-Иле, но могу сказать, что Бель-Иль теперь мой.

– Прекрасно, ваше величество, я ничего больше не спрашиваю, – ответил д’Артаньян. – Прошу отставки!

– Как отставки?

– Конечно! Я слишком горд, чтобы есть хлеб короля, не заслужив его или, вернее, заслужив плохо. Прошу, ваше величество, отставки.

– Ого!

– Прошу отставки, ваше величество, или я сам уйду!

– Вы сердитесь, сударь?

– Еще бы! Черт побери! Я тридцать два часа не схожу с седла, скачу день и ночь, совершаю чудеса быстроты: приезжаю, одеревенев, как повешенный, и узнаю, что меня обогнали. Я глупец! Отставку, государь!

– Господин д’Артаньян, – остановил его Людовик XIV, кладя свою белую руку на плечо мушкетера, – то, что я вам сказал, ничуть не помешает мне исполнить данное обещание. Раз слово дано, оно должно быть сдержано.

Молодой король подошел к столу и, открыв ящик, вынул сложенную вчетверо бумагу.

– Вот ваш патент на должность капитана мушкетеров: вы его вполне заслужили, господин д’Артаньян.

Д’Артаньян поспешно развернул бумагу и два раза перечел ее. Он не верил своим глазам.

– И этот патент, – продолжал король, – дается вам не только за вашу поездку в Бель-Иль, но и за храброе вмешательство в дело на Гревской площади. Там вы поистине мужественно послужили мне.